Девочка кивнула. Она развязала мешочек и немного подкрепилась изюмом и грецкими орехами. Затем они зашагали дальше.
Солнце уже давно скрылось за горизонтом, когда они добрались, наконец, до деревни и направились к дому Огиона, стоящему на вершине утеса. На западе, над темными громадами туч, что нависли над свинцовой гладью моря, засияли первые звезды. Легкий бриз шевелил короткую траву. В загоне за низеньким домиком блеяла коза. Единственное окошко тускло светилось в темноте.
Гоха прислонила свой посох и тростинку Ферру к стене у двери, взяла девочку за руку и постучала.
Ответа не последовало.
Тогда она толкнула дверь, и та открылась. Огонь в очаге давно погас, оставив после себя золу и черные головешки, но масляная лампа на стене еще испускала едва заметное свечение. И тут послышался голос Огиона, лежащего на соломенном тюфяке в дальнем углу комнаты:
— Входи, Тенар.
Уложив девочку спать в алькове в западной части комнаты, она разожгла огонь, а затем села, скрестив ноги, у тюфяка Огиона.
— Никто не присматривает за тобой!
— Я их всех отослал, — прошептал он.
Его лицо было таким же смуглым и суровым, как всегда, но густые некогда волосы поседели и передели, а тусклый свет лампы не вызывал ответной искры в его глазах.
— Ты ведь мог умереть в одиночестве! — с жаром в голосе воскликнула она.
— Так помоги мне это сделать, — прошептал старик.
— Только не сейчас, — умоляла она, прижавшись лицом к его руке.
— Не сегодня, — согласился он. — Завтра.
Собрав последние силы, старый маг поднял руку и погладил женщину по волосам.
Она снова села прямо. Разгоревшийся на славу огонь в очаге бросал отсветы на стены и низкий потолок, отчего тени в углах длинной комнаты еще больше сгустились.
— Если бы Гед смог прийти, — прошептал старик.
— Ты послал за ним?
— Он пропал, — сказал Огион. — Сгустились тучи. Пелена тумана затянула острова. Он отправился на запад, держа в руках ветвь рябины. И канул во мрак. Я потерял своего сокола.
— Нет, нет, — прошептала она. — Он вернется.
Они оба замолчали. Тепло очага начало убаюкивать их. Огион расслабился и задремал, Тенар наслаждалась покоем после тяжелого дня, проведенного в дороге. Она растерла ноющие ноги и плечи. Большую часть последнего долгого подъема ей пришлось тащить Ферру на закорках, поскольку малышка от усталости начала задыхаться.
Тенар поднялась, согрела воды и смыла с себя дорожную пыль, перекусив хлебом с парным молоком, которые она нашла в маленькой кладовой. Потом опять села у постели мага. Пока он спал, она думала о чем-то своем, глядя на его лицо, на пламя очага, на густые тени.
Тенар вспоминала, как давным-давно, еще девочкой, она так же вот сидела, погруженная в свои мысли, далеко-далеко отсюда, в комнате без окон, будучи Съеденной, служанкой и жрицей темных сил земли. А затем она словно вновь стала женщиной, урвавшей часок ото сна, чтобы побыть одной и поразмышлять, сидя на кухне погруженного в тишину дома, во внутренних комнатах которого мирно спали муж и дети. И вот, наконец, она снова вдова, пришедшая сюда с обожженным ребенком, которая сидит у постели умирающего, надеясь, как и все женщины, на скорое возвращение из дальнего похода мужчины. Но все они — жрица, жена и вдова — носили имена, отличные от того, каким назвал ее Огион. Так звал ее Гед во тьме Гробниц Атуана. Так — давным-давно, далеко-предалеко отсюда — звала ее мать, от которой в памяти остались лишь тепло рук и желтоватое пламя очага; мать, давшая ей это имя.
— Я — Тенар, — прошептала она. Огонь в очаге, вцепившись в сухую сосновую ветку, выбросил ярко-желтый язычок пламени.
Вдруг Огион захрипел и начал хватать ртом воздух. Она, как могла, помогала ему, пока он немного не успокоился. Затем они оба задремали, ее усыпило его ровное дыхание, изредка прерываемое невнятным бормотанием. Однажды, глубокой ночью, он вдруг громко спросил, словно встретившись на узкой тропинке с каким-то старым другом: «Так ты здесь? Ты его видел?» Когда Тенар встала, чтобы подложить хвороста в огонь, Огион вновь заговорил, но на этот раз он общался с пришельцем из самых отдаленных уголков своей памяти, поскольку голос мага вдруг стал по-детски высоким и чистым: «Я пытался ей помочь, но крыша дома рухнула и погребла ее. Это было землетрясение». Тенар прислушалась. Она тоже была свидетелем землетрясения. — «Я пытался помочь!» — простонал мальчик устами старика. И Огион вновь стал задыхаться.
Как только забрезжил рассвет, Тенар проснулась, разбуженная, как она сперва подумала, рокотом прибоя. Но то было хлопанье множества крыльев. Огромная стая птиц буквально стелилась над крышей хижины. Их было так много, что стены задрожали от биения крыльев, а в окне потемнело от мелькания стремительных силуэтов. Стая описала круг и улетела, не издав ни крика, ни клекота. Тенар так и не поняла, что это были за птицы.
Утром пришли люди из деревушки Ре Альби, расположенной к югу от дома мага, у подножия утеса. Пришла девушка-пастушка; женщина, доившая коз Огиона, и многие другие, желавшие узнать, что они могут сделать для старого мага. Мосс, деревенская знахарка, сразу заметила у двери ольховый посох и ореховый прут и обратила на них внимание остальных, но стоило ей войти в дом, как Огион прорычал со своего тюфяка:
— Пошли прочь! Все пошли прочь!
Он выглядел посвежевшим и отдохнувшим. Когда проснулась малышка Ферру, Огион поговорил с ней таким памятным Тенар мягким, дружелюбным тоном. Вскоре девочка вышла поиграть на солнышке, и маг спросил вдову: